Повседневная жизнь советской богемы от Лили Брик до Галины Брежневой - Александр Анатольевич Васькин

попросил картошку по-французски. Некоторые коллеги даже укорили его: мол, кого картошкой удивишь! Зато когда официант принес Ваншенкину большое блюдо картофеля фри, на него сразу нашлись желающие. Да только поздно: ешьте, что дали!

Упомянутый Георгий Иванович Куницын с 1961 года работал в ЦК КПСС, слыл белой вороной среди твердокаменных большевиков, проявляя свой либерализм по отношению к творческой богеме. Отвечая за кинематограф, он помог Андрею Тарковскому запустить в производство фильм «Андрей Рублев», за что кинорежиссер называл его «ангелом-хранителем». Не согласившись с ужесточением цензуры, Куницын отказался в 1966 году от должности председателя Госкино СССР, после чего карьера его пошла на спад. Да и не могло быть по-другому.

Куницын сам был писателем и поддерживал собратьев по перу, как мог. К слову сказать, в 1970-е годы литераторов во власти было немало, один Леонид Ильич чего стоит. А вот куда идти, допустим, скрипачу? Кому нести печаль свою? Мы уже встречались на страницах книги с музыкантом оркестра Большого театра народным артистом РСФСР Артуром Штильманом, лауреатом международных конкурсов. На работу в театр его охотно взяли в 1966 году (это ведь не 1948 год!), торжественно вручив красное удостоверение с советским гербом, превращавшееся в палочку-выручалочку в тот момент, когда машину спешившего на репетицию скрипача останавливал гаишник.

В то время Дворец съездов в Кремле выполнял роль второй сцены Большого театра, Штильман хорошо запомнил «великолепный буфет на последнем этаже, где продавались изысканные яства в виде жюльенов в серебряных маленьких кастрюльках, или блинов с черной икрой (сегодня это вполне может показаться неудачной шуткой), хорошие вина и шампанское — все это значительно поднимало настроение зрителей, попавших в такой приятный мир. Кроме этого, оттуда открывался прекрасный вид на Москву — весь Кремль, Замоскворечье, ул. Горького…».

Штильман был также солистом Московской филармонии, в 1967 году его отправили в ГДР выступать перед воинами Западной группы войск («В Западной группе войск — служить по-боевому, по-фронтовому!» — плакат тех времен, который автор увидел в Музее армии в парижском Доме инвалидов). Но не без проволочек — начавшаяся Шестидневная война спровоцировала на короткое время всплеск бытового и государственного антисемитизма в СССР. Сама фамилия — Штильман — вызвала раздражение у некоего товарища полковника, но затем все решилось.

Первое, что бросилось в глаза пересекшим границу с ГДР советским артистам, — удивительная, почти кукольная чистота везде и всюду, и ни одного пьяницы, в общем, культура, не то что у нас! Вскоре открылась и другая сторона жизни. Как-то после концерта в городе Нойштрелице они зашли в пивную утолить жажду, однако не нашли там ни одного свободного места. Пошли в другую — то же самое, в третью — аналогично. Везде сидят крепкие, румяные мужчины зрелого и пожилого возраста, поют, стучат кружками. Выяснилось, что в этот день был ежегодный слет бывших эсэсовцев, одновременно и в ГДР, и в ФРГ. Штильман благоразумно не стал требовать долива пива после отстоя пены…

Не обошлось и без далеко идущих выводов об уровне жизни в проигравшей войну стране: «Все магазины были забиты товарами — детской обувью, одеждой на все возрасты и вкусы, невиданными в Москве игрушками, женской и мужской одеждой, притом было довольно много импорта из Западной Германии и даже Франции и Англии. Пенсионеры в прекрасно сидящих на них костюмах, в элегантной обуви выглядели, как на картинке модного журнала… Жизнь в Восточной Германии показалась нам раем по сравнению с ежедневными тяготами, вечной нехваткой самых элементарных вещей и продуктов в Советском Союзе. Чем больше мы видели, тем больше понимали логику трудностей выезда за рубеж для советских граждан — какая вера в химерический “коммунизм” могла остаться в людях, которые видели такой уровень жизни, да еще в стране, сравнительно недавно лежавшей в руинах и проигравшей войну с неслыханными материальными и людскими потерями? Советские власти поступали совершенно логично, не давая широкого выезда за границу даже в туристических целях. Для советского человека это был шок и одно только расстройство видеть такое, понимая, что никогда ничего подобного Страна Советов и первая в мире “победительница социализма” не сможет предложить своим гражданам. И это было безмерно грустно именно потому, что так жили не венгры или поляки, чехи или румыны, а немцы, принесшие за два десятилетия до этого страшное опустошение и горе практически всему многомиллионному советскому народу». Подобные мысли бродили тогда в головах не только у представителей богемы, но у и простых советских людей.

Расквартированные в Восточной Европе войска Советской армии, охранявшие мирный сон граждан социалистических стран, хорошо снабжались, поэтому артисты любили выступать перед воинами, будь то Венгрия или Чехословакия. Критик Анатолий Смелянский, зачисленный в труппу Театра Советской армии заведующим литературной частью, с радостью вспоминает счастливые гастрольные дни: «Бывалые артисты знали, в какой части лагеря что покупать: из Праги тащили хрусталь, из Монголии — кожу. После каждого спектакля устраивали походный банкет, командир части или замполит произносил тост за боевых подруг и друзей, пили водку или чуть подкрашенный разведенный спирт. Минут через пятнадцать Нина Афанасьевна Сазонова запевала “Стою на полустаночке”, ее молодой друг-аккордеонист рыжий Сережа отважно растягивал мехи. У военных навертывалась скупая мужская слеза. Каждый день переезжали с места на место… На промтоварных базах происходили беседы философского плана. “Федь, поди сюда. — Нина Афанасьевна подзывала товарища. — Посмотри, какие рейтузы чудесные. — Шло ощупывание и нахваливание чудесных рейтуз. — Ну, возьми для матери, ведь чистый хлопок, все дышит”. Федя брал. Мама была актрисой, жила в Орле, таких рейтуз, чтоб все дышало, в Орле было не сыскать».

Однако не одной Германской Демократической Республикой исчерпывался маршрут музыкантов Большого театра, где в то время (с 1956 года) организовался Ансамбль скрипачей под управлением Юлия Реентовича. Мало кто из телезрителей не видел выступлений этого оригинального коллектива, особенно любили его показывать под Новый год в «Голубом огоньке» — с иголочки одетые солисты, мужчины во фраках и красивые женщины в эффектных платьях играли популярную классику — Паганини, Чайковского, Моцарта и произведения советских композиторов. Реентович, средний скрипач и хороший организатор, сумел раскрутить ансамбль и за пределами Союза, чем и прельстил Штильмана. И вроде все началось хорошо, только вот почему-то на гастроли ансамбля в Австрию скрипача не взяли, а потом и в Америку. То есть в Полтаву и Воронеж — милости просим, а вот в Вашингтон — стоп-кран закрыт.

Что же выяснилось? Оказалось, что в ансамбле играют два штатных осведомителя КГБ, на Штильмана собран компромат и ход ему дал сам бдительный Реентович, заслуженный деятель искусств РСФСР и народный артист РСФСР. Компромат такой: в 1973 году во время гастролей Большого театра в Чехословакии скрипач зашел в Еврейский музей Праги, где встретил еще двух таких же скрипачей и сдуру прочитал надпись под одним